Беседа с капитаном Нагибовым Ильей Яковлевичем (пом. Нач. штаба 1304 полка) 1904 г.р. Родился я в г. Витебске. Отец у меня кочегар Калбановской махорочной фабрики, мать домашняя хозяйка.
Закончил я приходскую школу в г. Витебске, работал учеником печатника типографии Орловско-Витебской железной дороги.
В 1920 году добровольно вступил в Красную Армию.
(…)
В органах НКВД работал до 1934 года. В марте 1934 года был по состоянию здоровья отпущен. Мне была выдана пенсия и значительный аванс, материально я был обеспечен и начал учиться. Вначале я закончил курсы марксизма-ленинизма при ЦК, затем поступил в Юридический институт, затем перевелся во Всесоюзную правовую академию при ЦИК СССР, судебно-прокурорский факультет. Закончил в конце 1937 г., сдал экзамены и был направлен директором правовой школы в Ростове на Дону, затем наркоматом был отпущен на научную работу. Тут у меня так сложилось, в аспирантуру я не вступил. Стал преподавать в некоторых учебных заведениях предмет «Государственное право», в частности, в межкраевой школе НКВД, и вступил членом Московской городской коллегии адвокатуры. Где работал до начала войны.
Когда началась война, я жил в Кировском районе, но только перешел работать в Ленинский район. На следующий день объявления войны по районам производили набор в народное ополчение. Я был пенсионер. В день войны я зашёл в военкомат уточнить свое военное положение по территориальности и, поскольку я не возражал, чтобы, меня добровольно зачислили в армию, – мне предложили: – если хотите, напишите заявление. И хотя я был пенсионер, я написал заявление и по территориальной линии через Кировский РВК был зачислен вначале на должность командира пулеметного взвода 1304 Кировской дивизии.
Здесь был общий подъём. Я посоветовался с семьёй как быть, нельзя безразлично относиться, все равно не сегодня-завтра я пойду, и решил, что пойду сегодня. В это время формировалась добровольческая дивизия. Заявлений было очень много. Я подал заявление 23 июня. Пришел часов в 11 утра и уже было 288 заявлений.
Формировать дивизию начали в предоставленном помещении, как раз в школе напротив нашего дома и ещё в ряде школ. Хотя эти школы не были совсем приспособлены, но быстро организовали там казармы. Был произведен расчет, составлены соответствующие списки по форме 2. Расчет был произведен по подразделениям в соответствии с линейными полками. Было организовано 3 полка.
В эту часть попали люди. Которых я знал, из Спецторга НКВД, потом я встретил там 4-х адвокатов, членов Московской адвокатуры. Встретил даже моего родственника Афанасьева, потом его товарища Мишу, фамилию я не помню, фамилии адвокатов я также не помню.(приписка чернилами: Миша Алешин, бухгалтер Спецторга).
Формирование было закончено , примерно, к 5 июля, и с 6 на 7 июля мы уже выступили, правда, не обмундированные, в гражданском. Кто неважно был одет, тем кое-что подбросили по линии общественных организаций.
В первый марш мы вышли по Калужскому шоссе. На Калужской площади организовали скудный оркестр, никаких митингов не было, митинги были уже дальше в пути, выступали так, чтобы несколько сохранить тайну направления.
Из командного состава помню капитана АРТЕМЬЕВА, начальника штаба полка, майора МОЖАРОВА – командира полка. Затем прибыли к нам на два месяца раньше закончившие военную школу на должности командиров взводов и рот. Среди них лейтенант Лисичкин, который потом погиб. БАБКОВА я уже узнал при организации. Рабочий один был назначен командиром 3-го батальона, я забыл его фамилию. Что-то я перезабыл все фамилии.
В первый марш мы сделали 30 с лишним км с короткими привалами. Общее настроение было прекрасное, но выявились существенно-дефектные люди, которые на первом же привале частично были отсеяны, хотя некоторые продолжали бодриться и был один инженер, которого никак не могли прогнать, а у него нога с протезом. И так и остался, не ушел и работал во взводе конных разведчиков, замечательный наездник.
На первом же привале нам подбросили с некоторых кухонь, мы начали организовывать розыски нескольких котлов и сами уже сварили обед. Никакой базы материальной вначале не было. Те несколько кухонь, которые были. Совершенно не удовлетворяли. Армейских кухонь не было, потом уже у нас оказалось 2 или 3 кухни, не знаю, где они были приобретены. Позже мы доставали в сельсоветах из бань котлы и ими пользовались. Было несколько хороших кухонь, в частности, в 1 полку, но к нам они не попали.
На первом привале, в лесу, примерно, в районе Одинцово, нам дали частично какое-то обмундирование и частично вооружение, винтовки русские, СВТ мы получили потом уже на рубеже бородинского поля. Здесь у нас ещё пулеметов не было совершенно.
Был произведен некоторый отсев лиц, непригодных к совершению маршей физически. Отсева по настроениям не было.
Погода была прекрасная, дождей не было. Здесь мы уже начали заниматься. Между прочим, занятия у нас начались с первого дня комплектования. Мы не принимали положения обороны, но учебу осуществляли в пути и на последующих привалах.
Дальше мы пошли в направлении Малого Ярославца. До Малого Ярославца нас обмундированием снабжали в пути на привалах, где получим обмотки, где гимнастерки, где обувь подвезут. К Малому Ярославцу винтовки были снабжены процентов на 60. Получили частично гранаты польские, трофейные, кольтов несколько, но это устаревшее оружие, тоже польское, трофейное, помню, ещё в 1923-24 годах на них учили в школах. Оружие старое, но достаточно скорострельное, довольно меткое.
К Малому Ярославцу мы уже. Приблизительно, укомплектовались и были похожи на военных.
В районе г. Малый Ярославец в лесу принял дивизию генерал-майор БОБРОВ. До сих пор командовал другой товарищ … (фамилию я не помню) с одним ромбом. Здесь, в Малом Ярославце, генерал-майор БОБРОВ посмотрел. Что из себя в целом представляет дивизия, и потом здесь ещё раз была организована врачебная комиссия и окончательно отсеяли совершенно непригодных по инвалидности. Некоторые сами обращались в комиссию, а некоторых отсеивали по инициативе командования. После этого оставили окончательный состав.
Здесь уже у нас оказались неполные полки, например, 3-й полк был укомплектован на 75%, о других я сказать не могу, хотя штата личного действующего полка мы ещё не имели и структура части не соответствовала стоящим задачам. Система организации уточнялась впоследствии. У нас тысячи 2 с половиной было. Схема была упрощенная, 3 батальона по 3 роты, и в каждом батальоне по пулеметной роте. Материальной части не было, хотя мы уже сколачивали эти группки. Начальник штаба уже об этом заботился, артдивизиона ПВО как такового не было. Не было в достаточной степени и комсостава, не было у нас штабных работников, кроме начальника штаба. Штаб был такой плохонький. Политсостав был полностью укомплектован, хотя они ещё не были оформлены политруками, но прослойка партийная была значительная. Я не могу сказать точно количества, но если судить по 3 пулеметной роте, в которой я был командиром, то было минимум 10% партсостава. Комсомольцев было много, даже непризывного возраста, примерно на ¼ пулеметная рота была комсомольского состава. Но о всей части по этой роте судить нельзя. На первом полковом партсобрании было сотен 3-4 чл. ВКПб, затем прослойка уменьшилась, в связи с тем, что к нам влили кадровый состав процентов на 35-40.
Из Мало-Ярославца мы уже получили какую-т задачу, вроде занять где-то рубеж обороны. Подготовка была небольшая. Первый рубеж после Малого Ярославца район Бородинского поля. Здесь мы заняли нечто вроде рубежа обороны некоих там 3-х 4-х эшелонов и мы пробыли примерно около недели. Обучение здесь состояло в сочетании с практической работой. Здесь выполняли земляные работы. Свои ячейки разрабатывали, развивали их до окопа с колена и на полный профиль, с ходами сообщений, затем произвели общеоборонительные земляные работы в виде устройства противотанковых препятствий. Одновременно проводили обучение. Изучали материальную часть и здесь же практически показывали. Тут пулемет стоит и вот тебе : составляй пулеметную карточку, вот тебе ориентиры, первый, второй, третий. Так и учили практически. Росли. Здесь же отстреливали соответствующие упражнения стрельб.
Лейтенанты, которых нам дали, были только что со школьной скамьи оказались командирами рот, они теоретически имели некоторый навык и тут же начали практически передавать с большим энтузиазмом.
Вот здесь на первом рубеже мы получили пулеметы кольт. Это ничего пулеметы, с ними ещё можно работать, но их никто не знал: младший командный состав не знал, потому что они сняты с вооружения, среди стариков из них небольшой процент служили в армии, но не знали этого пулемета. Несколько человек нашлось таких. Которые знали, например я знал. Пришлось потом отобрать рабочих слесарей, которые могли быстро ориентироваться, и из них создавали инструкторов. Я например изучал в 1925 году и приблизительно в памяти удерживалось, но мы, общими усилиями слесарей, лейтенанты, командиры отделений, подобрали инструкторов, повозились с этими пулеметами 2-3 дня и потом уже начались практические стрельбы. Выберем место, чтобы не особенно летело в село, и вели практические стрельбы почти с огневых точек.
Здесь же нам дали немножко гранат РДГ, Это боевые гранаты, но незначительное количество, и некоторую часть учебных гранат. Материальную часть гранат проходили здесь же. Обращали внимание на химию и я бы сказал, что тогда больше обращали внимания, чем сейчас.
Все время проводилась полит-массовая работа. Литературой мы снабжались с перебоями, до Малого Ярославца мы еще получали, но потом было хуже. Вначале литература была взята в виде брошюрок. Комсомольская организация у нас была сильная. Так что регулярно проводились беседы, партсобрания, вплоть до собирания членских взносов работа проводилась. Тогда ещё нами проводились и совещания, и нормы техвыработок по обеспечению боевой подготовки.
В питании, нужно сказать, что были временные незначительные перебои, но если бы всю войну так снабжались, было бы неплохо.
Одновременно росли и кадры.
Вначале командиром отдельного пулеметного взвода был инженер, фамилию его я сейчас не помню. Этот инженер очень хорошо проявил себя в масштабе пулеметной роты, в которой я был, замечательно построил участок обороны практически. Его командир полка взял в качестве начальника инженерной службы. Таким же образом забрали командира саперной роты. Он медленно работал, но чрезвычайно тщательно, принес большую пользу и вырос там. Фамилию не знаю и он, вероятно, там погиб. Между прочим, инвалид, что-то такое с правой или левой рукой.
Штабных работников подбирали частью из числа грамотных, имевших военный опыт в прошлом, частью из прибывших из школ, затем вот один аспирант, не знаю, какого института, БОРЕЦ, он попал в плен, еврей по национальности, но он спасется, он боевой парень и думаю, что останется в живых. Я как раз с ним встретился в таком урочном месте и может быть даже появится на горизонте. Вот нужно узнать в каком он был институте. Потом ещё один научный работник был, политрук 3-й пулеметной роты, тоже исключительный товарищ. Он как раз был помощником начальника штаба по секретно-шифровальной части, быстро это освоил.
Затем мы от Бородинского поля совершили ещё один марш, потом нам дали вагоны и мы немного проехали до Спас-Демянска. Выгрузились в районе Спас-Демянска. Здесь один из полков уже попал под бомбежку, было, кажется, 2 человека потерь. Наш полк соблюдал маскировку, очень хорошо выгрузился и через несколько часов были указаны районы обороны. Западнее Спас-Демянска заняли, примерно 7-8 км и, примерно, до 15 км в глубину.
В этом районе обороны мы были примерно месяц. Это был второй эшелон, первый был на рубеже реки Угра. Мы находились во втором эшелоне, наше боевое охранение было совхоз Теренино и расчет был солидный. В западном направлении от Спас-Демянска в 7 км находился командный пункт дивизии. Основные главные силы находились в районе деревень Бородино, Мышково, Кудрино, Дубровка. Здесь уже мы находились значительное время, месяца полтора.
Здесь происходили незначительные изменения соответствующих участков и полос разграничения обороны между полками дивизии. Здесь мы получили уже и артиллерию дивизионную. Когда сюда прибыли, меня в Штаб перевели работать ПНШ 2 начальником разведки полка. И вот здесь мы получили достаточное обеспечение материальной частью. Вначале у нас были французские трофейные пушки, немного их было, которыми даже стрелять артиллеристы не могли, помню, запустили один снаряд, вместо леса, близко у деревни упал, хорошо что рикошет и по ячменю и не взорвался. Потом мы уже имели целый артиллерийский полк (в скобках приписка чернилами: дивизия имела).
Тут мы начали оборонительные работы, укрепили район. Много людей у нас взяли, выявляли лиц с высшим образованием, соответствующего возраста, и посылали на курсы лейтенантов. Мы тогда входили в состав 23 армии, до Спас Демянска, а потом нас передали в состав 33-й армии, примерно во второй половине августа.
Здесь началось более или менее активное обеспечение. Во-первых, мы получили кадровое пополнение, в частности, группу Серпуховских рабочих, Каширских и частично сибиряков мы получили. Здесь у нас почти потерь не было, за исключением единиц в том смысле, что в разведку пойдёт один человек или во время бомбежки, в непосредственном соприкосновении с противником мы не находились. В течение этих полтора месяца я ездил на передний край для связи. Разведка какая? – всё время непрерывно поддерживали связь с передними частями и частями первого эшелона. За станцией Коробец, деревня. Когда возвращаешься из разведки, то все буквально смотрят, что ты принёс, хоть каску немецкую привезешь и то все смотрят. Когда я ехал, я брал группу с собой и старался привезти трофеи, чтобы показать хотя бы. К этому проявлялось исключительное любопытство.
Здесь уже протекала напряженная учеба, работали не меньше 10-12 часов, а потом половина находится на боевом посту. Помню, когда шла подготовка наступления на Ельню, у нас было напряженное положение и мы были в исключительном положении. Как правило, половина находится по обеспечению общих работ в сочетании с учебой, половина – в несении боевой службы, и каждая огневая точка имела наблюдателя и прочие: наблюдатели за воздухом, соответствующие звенья разведки, хотя противника в тылу не было, но отдельные парашютисты сбрасывались, а потому прочесывали лес и ночью, и днём.
У нас, как я уже говорил, взяли большое количество людей с высшим образованием, молодежи, некоторых на курсы лейтенантов взяли, для формирования новых видов подразделений. Например, поскольку уже война показывала, что необходима особая организация против танков, начали готовить «ястребков», выделяли их в особые группы и готовили внутри части своей, готовили в масштабе дивизии и в масштабе армии. Интенсивно готовили в масштабе дивизии.
Получили 2-3 крупнокалиберных пулемета. Это уже имело большое значение для ПВО.
В результате всех этих мобилизаций и урывок, некоторого отсева по болезни и т.д. – у нас получился значительный недокомплект. Поэтому, мы получили до 40% кадрового пополнения, которые вместе с нашими ополченцами уже составили полный комплект штата личного полка, а в частности, и дивизии. Потом началось большое рвачество со стороны штабов, то целый батальон возьмут, то роту. В результате мы имели в полку не больше двух батальонов людей. Вот мы только подготовили «ястребковый» взвод, а у нас их забрали для обеспечения охранения штаба армии, но потом, накануне боевых действий, их возвратили.
Примерно в августе все винтики были приведены в боевую готовность. Помню, я как раз был оперативным дежурным, звонит генерал-майор Бобров и, не придерживаясь шифров, просто передает примерно следующее:
– Разбуди, говорит, хозяина (командира полка), приводите в порядок молотилки, грабли. Вилы и прочее.
Я разбудил майора Можарова и начальника капитана Артемьева и мы ночью поехали сами проверить боевую готовность части. Я, в частности, поехал в боевое охранение в районе совхоза Теренино. Это напряжение кончилось тем, что противник был выбит из Ельни. Мы были, как второй эшелон, на всякий случай, это была поэшелонная тактика устарелая.
Когда мы уже полностью поступили в распоряжение 33 армии, нас начали перебрасывать. Мы пока ещё здесь находились, а, приблизительно, с 10-го сентября мы все время находились на маршах и марши эти совершались, совершенно непонятно зачем, вдоль фронта противника, туда и обратно. Перебросили нас, и мы заняли в конце концов, рубеж в районе Ушаково и в районе Подчинок. Словом, я даже не понимал, я думал, что это какая-то демонстрация перемещения частей перед фронтом. Мы занимали день-два оборону, затем перебрасывали на другой участок и т. д.
Наконец мы получили приказ, чтобы 30 сентября сменить часть в районе дер. Городок, дер. Романово, противник был в деревне Кукуево перед этим. Это уже передний край нам дают. Мы попадаем в первый эшелон, но смена частей была произведена очень неудачно, и, вместо того, чтобы ночью произвести смену частей, начали через сутки на утро. Не было организовано: положено сдавать участок на определенные рубежи, все это соответствующим образом должно быть организовано, мы должны знать хотя бы какой противник, хотя бы последний экземпляр оперативных сводок должен быть передан, разведывательные сводки должны быть переданы – а мы этого не получили и занимали этот участок утром 30 сентября. В момент смены со стороны противника началась активная артиллерийская подготовка, он воспользовался сменой частей и начал вести наступление в этом направлении. Мы сразу с марша заняли участок обороны, в ходе боя пересмотрели командные пункты и т.п. В ходе артиллерийской подготовки понесли большие потери. Далее зачеркнуто: нас просто бросили, преподнесли участок, и дали задачу занять участок обороны. Потом, уже по имевшимся данным контрольных пленных, выяснилось, что на это участке было 2 мотомех. дивизии но это закономерно, потому что наступает противник. Слева был первый полк, или 1301, справа – второй – а мы, 3 полк, были в центре.
30-го сентября один батальон, распоряжением генерал-майора Боброва, был изъят и брошен на другой участок. Это первый батальон, как раз один из хороших батальонов, и к полудню 30-го мы имели сведения, что первый батальон в лесу окружен и вел бой. Я не представляю себе, чтобы он был полностью уничтожен, тем более, в лесу, этого не было, но вы представляете себе, когда люди смотрели на каску немецкую как на диковинку, и вдруг их так неудачно сразу ввели в бой, они живого немца ещё не видели и на них обрушилась тяжесть окружения. Может быть, здесь и было некоторое паническое настроение, но во всяком случае, сопротивление они оказывали очень сильное, что подтверждали те, кто вышел оттуда из лесу, из числа этого батальона.
Когда мы непосредственно увидели колонны сосредоточившего силу к атаке противника под деревней Романово, то командир полка майор Можаров сейчас же принял меры к контратаке и, примерно ко второй половине дня была организована нашим батальоном контратака и мы выбили противника из деревни Романово. В деревне Романово был рукопашный бой, сочетавшийся с артиллерийским огнем. Некоторые наши группы ворвались первыми в деревню, в т. ч. лейтенант Лисичкин. Бой шел за каждый дом. Лейтенант Лисичкин держал дом, его подожгли, кругом горело, он держался все время, пока подоспели остальные, он был уже убит, и дом был в таком положении, что его можно было видеть убитым, и он горел. Прямо героический был случай.
Ещё один лейтенант был, командир взвода из первого батальона, попавшего в окружение, тоже сам участвовал в контратаке. Контратаку вел сам майор Можаров. Когда противник обстреливает передний край, в особенности перед атакой сосредоточивает большое количество минометного огня, он развивает огонь в глубину и нахождение на месте не имеет смысла и, поэтому, надо идти только вперед. Благодаря тому, что майор Можаров был опытный командир (я сужу по этому бую), благодаря его личной инициативе – мы направились вперед и поэтому основная масса людей была сохранена, хотя жертв вообще было много.
В самой рукопашной схватке там немного погибло и немцы ушли, их гнали до самого Кукуево. Через некоторое время повторили контратаку, потом остались в таком положении на ночь. В деревню Романово он опять просочился в один край и мы в течение ночи сожительствовали с ним. На утро разгорелся бой ещё более мощный.
На следующее утро сложилось такое положение: слева – 1301 полка как-то совершенно не оказалось, левый фланг у нас открыт, некоторые группки 2-го полка были ещё справа, мы продолжали оставаться одни 2-го,3-го и 4-го октября. Противник ослабил свои удары, но потом 4-го октября начал опять крепко лезть. Между прочим, управления со стороны штаба дивизии уже не было, тут мы были исключительно самостоятельны, хотя 4-го генерал-майор Бобров к нам на передний край пришел и сказал, что нужно держать до 16:00 4-го, а потом занять такой-то рубеж в районе деревни Селиба, Замошье. После этого я генерала Боброва больше не видел.
Мне майор Можаров приказал оставить разведчиков, конных и пеший взвод. Всего оставлено было ок. 60 человек для заставы, обеспечивающей отход полка. Всего человек 70 оставили на заградительную заставу и сказано было продержать до 16:00. Мы примерно продержали даже немного больше по времени. Из 60-ти человек осталось человек 16. Потом мы полк догнали и осталось человек 7, а когда их догнали, здесь уже была выставлена засада дивизионная. Это уже было 4-го поздно вечером.
Нач. штаба капитан Артемьев (Артемов Иван Борисович – прим. О. Р.)  б/п, но исключительно преданный человек, волевой и опытный командир, погиб 3 октября 1941 года героически. Он, видя, что благодаря растерянности одного из молодых лейтенантов, на левом участке оказалась брешь, начался самовольный, без приказа, отход, что угрожало всему участку, и потому чтобы исправить положение он во весь рост побежал в направлении образовавшейся дыры, чтобы исправить сложившееся положение. Личным примером проявления храбрости он исправил положение, но был убит. Его личная сумка была передана в штаб машинистке, адреса его семьи мне не известно. (…)
Сам майор Можаров, как он себя вёл: если на него посмотреть, то он был похож на человека, перенесшего тяжелую пытку: третий день без сна, не сходил с переднего края, наконец даже голос пропал, ну мы его насильно оттащили в землянку (зачеркнуто: откуда-то нашлась бутылка красного вина), уложили его спать. Верно, он отдохнул несколько часов, затем снова принялся командовать и управлять боем.
Был ещё полковой комиссар, представитель от армии, фамилию его не помню, он сыграл тоже значительную роль. Например, в одном месте он был все время со мной вместе и с Артемьевым на переднем крае. У нас было 2 КП: один – в самой деревне Городок, а другой – у деревни Романово. Поскольку мы очутились в таком положении, что мы противника плохо знали, мы находились на переднем крае командного пункта, у деревни Романово. Авиацию противник применял незначительную, главным образом, корректировщики, которые корректировали огонь, главным образом, минометный огонь и артиллерия, в частности, шрапнель мин разрывается, летит веером вперед, а это стаканчик разрывается над щелью и большое поражение даже в щелях получается. Встретились с Можаровым на переднем крае, он ориентируется оч. хорошо. Когда он взял вилку метра 2-3, он приказал всем покинуть участок, сменить позицию. Только отскочили мы трое и ещё четверо, один не успел, и разбили. Вначале КП было замаскировано снопами, а потом, когда частью сгорело, а частью снесло, то КП стало заметно.
Ночью мы с товарищем Можаровым (…) на новую позицию. Рубеж, который был нам дан, уже был занят немцами, это в 3 км южнее Ельни. Нас было ещё человек 600-700 в нашем полку. По шоссейной дороге Бальтутино по направлению к Ельне (у Петрово их было уже видно), в районе Селибово были уже немцы, а мы проходили между шоссейной дорогой и рекой со стороны Леонидово, причем мост перед Ельней был уже взорван.
Я пошёл разведать, что же в Ельне делается, со мной несколько человек. Селибово было занято, а между Селибово и железной дорогой Можаров провел через Ельню и вышел на Дорогобужское шоссе. Приказание было оседлать Дорогобужское шоссе и прикрывать отход частей. После этого прикрытия осталось немного людей.
На следующем рубеже нас заменила другая часть, а одиночки прошли и было предложено двигаться в направлении Дорогобуж, Вязьма.
В районе близ Селибово, около самой Ельни поселок есть, там группа, человек 30, я хотел эту группу вывести. Это было на рассвете уже (здесь как раз я видел заградительную заставу, состоящую из работников дивизии). Но пройти туда уже (…) так как были везде немцы (…) выдвинулись на (…). После этого прикрытия закончилось существование нашего полка.
Отходили мы по одиночке, вначале со мной было 4 человека, которые по дороге до Дорогобужа во время бомбежек рассеялись. Остался жив Можаров, помощник начальника по тылу, лейтенант один, бывший командир 3-й пулеметной роты, в которой я вначале был, еще один лейтенант – командир минометного взвода, и два бойца. Больше своих я никого не видел.
Можарова я видел уже подъезжая к Дорогобужу, его везли на обычной телеге, но не на нашей. После Дорогобужа я был контужен и ничего не помню.
На этом закончилась моя связь с частью Кировской дивизии. Дальше уже начинается моя личная история. 01.02.1943 Нагибов
источник: ИРИ РАН, ф. 2, разд. 1, оп. 70, дело 6