Внукам своим – Володе, Теме и Катюше – посвящаю

МОЙ АДРЕС: “Действующая армия. Полевая почта 931”

Письма из 41-го

Почему-то с возрастом, – а я уже давно намного старше своего не вернувшегося с войны отца, – больше и лучше понимаю его. Хотя прошли десятилетия с тех пор, как виделись в последний раз, он стал для меня реальнее и оттого еще дороже. Возможно, благодаря его фронтовым письмам. Их – восемь. Спасибо маме, что смогла сохранить, несмотря на все превратности выпавшей на ее долю судьбы. Только-только научившись писать, я старательно обвела чернилами начавшие стираться от времени карандашные строки между крупных типографских букв на четвертушках военных плакатов. (Как я потом узнала, ополченцы испытывали постоянный дефицит в бумаге). А внизу одного из писем вывела своим не устоявшимся еще почерком: “Папа милый! Приезжай скорей!”.

В детстве и юности удивлялась, помню, казавшейся мне обыденности отцовских писем, их какой-то, на мой взгляд, приземленности. Он беспокоился о нашем здоровье, об отсутствии вестей из дома, о том, что выросло на огороде. Рассказывал о том, что их, ополченцев, бесплатно и хорошо бреют, что был концерт бригады артистов московских театров. Ну, совсем ничего героического. Правда, был полон уверенности, что враг не пройдет к Москве. Советовал не покидать ее, не уезжать в эвакуацию.

Перед уходом на фронт отец выкопал во дворе построенной им всего несколько лет назад подмосковной дачи в Малаховке довольно большую яму, чтобы была возможность всем нам спрятаться в ней во время бомбежек. Правда, накат сделать уже не успел, и нам потом приходилось бегать к соседям. Не успел он и увидеть урожай в нашем молодом саду, в который вложил столько сил. Он вообще многое чего не успел: война разрушила все его планы, все мечты, все надежды.

Только став матерью двоих сыновей, я поняла, сколько мыслей, чувств, тревоги за своих близких за каждым словом в письмах отца. Решила во что бы то ни стало узнать хоть какие-то подробности его фронтовой биографии, найти людей, служивших вместе с ним. Долгие годы все мои попытки оставались безрезультатными. Из архива Министерства обороны в Подольске пришел ответ: “Списков рядового состава дивизий народного ополчения не сохранилось”. В извещении Военного Комиссариата Москвы сообщалось, что Слайковский Ф.Н. пропал без вести в сентябре 1941 года. Что означает эта обидная формулировка, от которой, поверьте, было больнее, чем от похоронки? Где пропал? Как? Почему? Душа отказывалась мириться с неизвестностью. Разве может затеряться, как иголка в стоге сена, человек, ушедший защищать Родину?! Я все-таки надеялась найтии хоть какой-то след, предпринимая все новые и новые поиски. Внимательно изучила литературу о московском ополчении, имеющуюся в военном отделе “Ленинки”, но узнала лишь общую картину боевых действий. А как найти непосредственных участников?

Только благодаря номеру полевой почты на конвертах со штампом “Проверено Военной Цензурой” я в конце концов смогла отыскать тех, кто, как и мой отец, ушел 4 июля 1941 года на фронт в составе 9-й Кировской дивизии народного ополчения столицы, но чудом остался жив. Тогда, четверть века назад, на учете Совета ветеранов дивизии (его возглавлял Н.А. Коган) было 68 человек. Сейчас осталось меньше трети. Зато из года в год росло число “нашедшихся” детей ополченцев-кировчан. К счастью, в их семьях тоже имелись письма из 41-го. Благодаря этому, мы смогли встретиться, узнать друг друга, а главное – узнать историю 9-й Кировской, ее боевой путь – короткий и трагический.

Письма однополчан отца – о тех же самых событиях, о которых сообщал он. Что-то дополняют. Что-то уточняют. Зачастую в те же самые дни написаны. Собирая эти бесценные фронтовые реликвии (конечно, в копиях), я мечтала издать их отдельной книжкой. Лет десять назад написала об этом в “Московской правде”. Реализовать идею пока, увы, не получилось. Но после каждой газетной публикации, как правило, давал о себе знать еще кто-то из родственников ополченцев.

Наверное, все-таки долг свой я не до конца выполнила, потому и возвращаюсь снова к своей заветной папке. Чувствую, что голоса из нее – страстные, нежные, страдающие – продолжают рваться наружу. И хотя авторы писем обращаются к своим близким – матерям, женам, детям, – мне очень хочется, чтобы услышали их и мы. Сердцем услышали тех, кого уже шестьдесят лет нет с нами, кто защищал в 41-м нашу столицу и отстоял ее от фашистской чумы.