Полностью текст воспоминаний находится в ГМОМ, 5432/5, написаны 20.01.1994

Горохов Павел Сергеевич

(…) 7 июля 1941 года ехал с мамой на трамвае в клуб “Кожевенников” завода им. Кагановича, где собирали ополченецев. В клубе встретились и Кормилкин А. М., и Немов В. (…)

Уже позднее, после прибытия в Москву домой из окружения (это было в апреле 1942 года), я от сестры узнал, что мама 3 октября 1941 года попала под машину и 6 октября умерла.

Но это отступление.

В ночь на 11-е июля 1941 года нас подняли и мы, погрузив на себя вещи, вышли из Москвы пешком. По моим данным, одновременно из Москвы выходили 11 ополченческих дивизий, по количеству районов Москвы. Несмотря на ночное время, многие москвичи, стоя на тротуаре, провожали нас из Москвы. В строю шли люди разных возрастов и профессий, от 17 до 60 лет, от школьников до профессоров, учителей и т. п.

На рассвете пешком дошли до станции Ракитки,  километров в 20-ти от Москвы. Остановились ночевать. Переночевали и двинулись дальше пешком до железнодорожной станции (не помню название). Там погрузились в вагоны и доехали до станции Малоярославец, километров 120 от Москвы. Настроение было бодрое, пели песни, все были возбужденные и довольные.

В лесу под Малоярославцем простояли дня три. Потом опять шли пешком и на какой-то станции погрузились в эшелон и двинулись к г Вязьма, где выгрузились.

Точно не помню, но, по-моему, нас уже обмундировали и выдали оружие – винтовки СВТ. Зачислены мы были в отдельную разведывательную роту, в самокатный взвод (на велосипедах), при штабе дивизии.

Занимались обучением, несли службу караула, учились рукопашному бою, возили донесения.

Помню случай. Однажды мне пришлось вечером везти пакет из штаба дивизии в какой-то полк. Я ехал на велосипеде. Кругом лес, темно. И у меня сломался велосипед (что-то с цепью случилось) на обратном пути. А ехал от штаба до подразделения километров восемь. Так пришлось велосипед на себе 5 км тащить, пока не прибыл в роту. Запомнилось это хорошо.

Находились мы в километрах десяти от г. Спас-Деменска. Где-то в сентябре месяце была образована отдельная химическая рота при штабе дивизии, и нас (меня, Кормихина (Кормилицина – прим. О. Р.), Немова и других) как имеющих «понятие» в химии, все же 9 классов, перевели в эту химическую роту.

У нас отобрали винтовки СВД и дали трехлинейные винтовки со штыком.

Продвигались к г. Ельня. По дороге учились военному делу. Несли постовую службу, караульную службу и службу химического наблюдения. Помню, что командиром роты был старший лейтенант Ковалев, а командиром взвода, вроде, Мальцев (точнее не помню) (лейтенант Мельцер И. Л. – прим. О. Р.).

Так будничная служба продолжалась до октября 1941 года.

К 2 октября 1941 года подошли ближе к г Ельня. Помню, что 3 октября 1941 года утром, нам поручили оборону штаба дивизии. Точного места не помню. Помню, что лежали в кустарнике, сзади был большой густой лес (в лесу где-то был штаб дивизии). Впереди нас протекала мелкая речка (не широкая). За ней деревушка из 5-7 домов (хутор). Перед ней поле со скошенными и поставленными снопами, то ли ржи, то ли овса.

Мы с А. Кормилкиным были пулеметным расчетом. Он был первым номером ручного пулемета, я – вторым номером (носил две коробки с патронами). Помню, перед этим мы ели гречневую кушу (кашу – прим. О.Р.), а подъехал неподалеку на коне командир роты старший лейтенант Ковалев и говорит, что мы в окружении. «Как?» – «Да, уже дня два! Вот так вот». И уехал. Командир взвода развел руками, не зная, что делать. А мы вообще в шоке. Лежим на поле, смотрим. Вдруг снопы поднялись, и пошла цепь немцев на нас с автоматами и стрельбой (они замаскированы снопами были). И за ними три танка из-за домов появились, стали из орудий стрелять в нас и по лесу.

Поднялась паника. Команд много, а ничего не поймешь. Кто-то кричит, что не стрелять, это мол провокация, кто кричит – отходить в лес. А немцы лупят вовсю. Смотрю, а уже с флангов бегут в лес и впереди командир взвода бежит. Поднялись и мы. Побежали в лес. Винтовку оставил. Тут я Алешу Кормилкина потерял. А его, оказывается, сразу ранило. Что говорить, у страха глаза велики, тем более, что не обстреляны, да и впервой, а тут ещё все побежали, а немец из танков так лупит, что деревья впереди срезает. Куда храбрость делась? Обвинять, конечно, себя можно, что, мол, не так бы поступил, а как?

Вообще бежали «дружно», километров 10-11. Потом я увидел командира взвода, он уже на автомашине с зенитчиками сидел. Спросили его, а как нам быть? Он говорит, мол, все выбирайтесь поодиночке, а документы (комсомольский билет) сожгите, что если к немцам попадете, то его не было. Я свой комсомольский билет порвал и сжег. Остался у меня школьный билет (кстати, в окружении пригодился). Когда в деревне попадал на немецкий патруль, то был как школьник, рост маленький, ученик 9-го класса. Был на каникулах у родственников.

В одной деревне сменял обмундирование на гражданскую одежду. Так закончился мой первый и последний ополченческий бой.

Начались мытарства в окружении. Исходил много по Смоленской области, много видел немцев. За все это возненавидел их, и до сих пор простить не могу

С октября 1941 года по январь 1942 года в окружении. Много встречал разных людей. Кое-кто шел на запад, к немцам на занятую территорию. Кто-то поднимал немецкие листовки с предложением сдаться в плен. В них и пропуск был напечатан, в них были и записи, что сын Сталина (Яков Джугашвили) в плену, и Микояна сын. Чего только не было написано. Но мне все это было противно. Я считал подлостью идти на запад. Я презирал тех, кто вот так добровольно шел к немцам. Я считал, что лучше смерть, но надо идти к своим, и я всеми силами поддерживал себя и шел на восток, чтобы перейти линию фронта.

Я был уверен, что вернусь домой, и это придавало мне силы. Трудно было, но все шел и шел.

К 9 января 1942 года я был в районе г. Белева. Простыл и пролежал в избе у одной старушки. Она лечила меня своими способами. Она сплела мне две пары лаптей. Вот ее не забуду.

Наши войска вели наступление. Немцы отходили. В ночь на 9 января я сидел в кустах и наблюдал за большаком (дорога грунтовая). Когда большак опустел, я быстро перебежал его и побежал в лес, сколько пробежал – я не помню.

Помню только окрик: «Стой! Кто идет?» Боже! Я со слезами на глазах и в голосе закричал: «Свои! Я из окружения!» Командир (помню, капитан) расспросил, а я рассказал все свои мытарства.

Оказалось, что это часть малокалиберной артиллерии. Я очень просился, чтобы они меня оставили, но они сказали, что нельзя, «…иди в Белев, там проверят, где и как надо, и решат, что дальше».

Началась эпопея проверки.  С 16 января по 9 апреля 1942 года я был в специальном лагере НКВД в Подольске на проверке.

После проверки был направлен в райвоенкомат г. Москвы, так как год был еще не призывной.