2011, май. Вестник Замоскворечья. «Передовая для меня — дом родной!»

Опубликовано в газете «Вестник Замоскворечья», № 5/2011.

Для публикации этого материала было четыре информационных повода. Во-первых, в этом году исполняется 70 лет народному ополчению Москвы. Одна из дивизий ополченцев — Кировская — была сформирована из замоскворечан (напомним, что в 1934 году Замоскворецкий район переименовали в Кировский). Самым юным было по 16-17 лет. Ныне в живых из них осталось только несколько человек. Одна из них — героиня нашей публикации Галина Васильевна Соловьева. Во-вторых — в декабре вся страна отмечает юбилей битвы под Москвой, непосредственной участницей которой была, разумеется, Галина Васильевна. В-третьих, у самой Галины Васильевны 27 февраля день рождения — ей исполнилось 88 лет. И, наконец, даже если отбросить все вышеперечисленное, мы все равно написали бы о Галине Васильевне в канун праздника 8 марта как о замечательной женщине, ветеране, прошедшем всю войну, отважной летчице спасшей множество человеческих жизней.
В крохотной квартирке на Дербеневской набережной чисто, светло и уютно. «Меня авиация к порядку приучила, — говорит Галина Васильевна. — У нас такой закон — не уходи отдыхать, пока все на место не положишь, не проверишь. Вот я каждую мелочь проверяла — ведь от этого зависела жизнь. Так и привыкла — не терплю беспорядка». Племянница, которая приходит к ней помочь с хозяйством управляться, постоянно жалуется: опять тетя Галя сама стирку затеяла! А ведь всего два года назад врачи вынесли ей приговор: ходить вы больше мне сможете! Несколько лет назад Галина Васильевна упала на улице. Слегла с переломом шейки бедра, плюс старые фронтовые раны дали о себе знать. Несмотря на это, она не стала лежачей — ходит по квартире на костылях. Врачи только руками разводят. Но, побеседовав с ней, убеждаешься — иначе и быть не могло. Такой силе воле, упрямству, характеру, такому морю энергии, каким обладает эта мужественная женщина, можно только удивляться!

А ведь немногим, даже из ветеранов, переживших войну, довелось пройти такой ад, какой выпал на ее долю. Начался этот ад сразу же в 41-м. Через месяц после объявления войны, 22 июля она уже принимала присягу, став ополченцем 9 Кировской дивизии, которая, попав в самое пекло, почти вся полегла на поле боя менее чем через три месяца.
Но сначала она чуть не была принята в отряд диверсантов. Было это так. В первые дни войны она восемнадцатилетней девушкой устроилась на Завод имени Сталина. Мужчины-то ушли на фронт, работать было некому! Ей поручили делать детали для грузовиков.
— Какие это были детали, я понятия не имела. Фрезерую полночи, потом — под станок, поспать немного. Днем я в аэроклубе работала. Так что на сон времени вообще не оставалось. Как-то семь суток дома не была. Иду с завода, думаю, сейчас отосплюсь, наконец. А мне навстречу — секретарь Кировского райкома комсомола — за руку меня — и в школу в 3-м Павелецком, там шел набор в отряд диверсантов.
— Летаешь?
— Летаю.
— С парашюта прыгаешь?
— Да.
— Гранаты бросать умеешь.
— Умею. Еще в школе учили.
— Подрывное дело знаешь?
— Какое дело? Нет, не знаю.
— Ну, тогда в ополчение пошлем, в медсанбат.
— Да вы что? Я одного вида крови боюсь. И в медицине вообще не разбираюсь.
— Ничего, будешь в транспортном отделе. В ополчении не хватает людей.
Я говорю, пустите меня домой, я хоть вещи соберу и родных предупредить должна. Так со мной солдата-конвоира с винтовкой отправили. Приходим, родителей дома не было, положила в наволочку вещи, что под руку попались. Возвращаемся: машина уже стоит. Поехали.
На следующий день, в Спас-Деминске, она уже принимала присягу. Вооружены ополченцы были ужасно. Одна винтовка на троих. Галину определили работать при медсанбате — раненых с поля боя привозить.
— Оружия у меня не было. Его и бойцы не все имели — что на поле боя найдешь — твое. За ранеными ездили вдвоем с шофером. Нагружаем в полуторку, и везем в медсанбат, по большаку. По той же дороге беженцы идут, лошади. А немец с самолетов как даст по этому живому коридору — кто куда. Раненые лежат в машине — они ж никуда бежать не могут… Вот после каждого обстрела смотришь — кто из них жив остался!
Помню, как-то раз во время боя перевязываю одного раненого, рядом другой лежит. Я прошу второго: ну-ка, подержи, помоги. Он взялся. А тут снаряд разорвался — их обоих еще раз ранило, а меня — не задело. Хотя я ведь над ними была, меня должно было…
А под Вязьмой мы еле спаслись от наступающих немцев. 4-го или 5-го октября это было. Дали мне задание — в тыл раненых направлять. Всё очень просто: на лесном перекрестке показывать направление санитарным машинам. Тихо, спокойно, редко какая машина пройдет, вот, думаю, хоть посплю, как хорошо…
Вдруг ко мне какой-то лейтенант подбегает и как закричит: «В пятидесяти метрах мотоциклисты немецкие. Ложись!» Лейтенант с несколькими бойцами пытается задержать мотоциклистов. Такой бой разгорелся! Вдруг вижу: летит машина моя, меня ищут. Лейтенант — со мной в машину и на восток. Проехали немножко — бензин кончился. Что делать? Вдруг через какое-то время видим: бензовоз неподалеку остановился. Надо же, как повезло! Мой шофер бежит с ведром за бензином. Налили полный бак — и вперед. Раненых еще по дороге подобрали. Едем дальше, видим — машина стоит наша, от госпиталя. Райка, знакомая моя, плачет: бензина нет. Мы поделились, конечно, но нам потом самим не хватило.
Тут опять — с горы немецкие танки идут на нас. Еле оторвались, вошли мы в Вязьму, ее бомбят, немцы с боями в город входят. Город превратился в один большой костер, до сих пор это зрелище в глазах стоит. Страшно! Вокруг — все кричат.
Раненых надо сдать. А куда — везде все горит! Но я знала, в одном месте был организован аэродром. Подъезжаем, там как раз погрузка на самолеты! Вот у нас раненые ополченцы, — говорю — возьмите!
А мне отвечают:
— Не можем, места нет!
Что делать? А я к тому времени уже пистолетом разжилась, лейтенант дал. Вынимаю его и говорю:
— Ах, не можете? Сами хотите сбежать, а раненых здесь оставить? Сейчас перестреляю всех и сама самолет поведу!!!
Взяли моих раненых! Я сама проследила, как их погрузили в самолет, и только после этого мы отъехали. Ну вот, говорю шоферу, теперь мы с чистой совестью будем на восток драпать! Завели машину, немного проехали — и встали, мотор заглох, бензин кончился. Я пошла пешком, а шофер не захотел машину оставить. Присоседилась к какой-то молодежной компании, шли вместе. Голодные до невозможности! Помню, одна девушка придумала — пустышку детскую взяла в рот. В детдоме, говорит, научилась, так аппетит перебить можно. Вышли мы таки к своим.
Галине повезло — многие из ее товарищей не выжили в той мясорубке. Немцы 7-го октября замкнули кольцо окружения в Вязьме, выстроив к востоку от кольца танковую стену. Почти все воины Кировской дивизии, кто не успел прорваться через Вязьму до 7-го октября, погибли или попали в плен.
А Галину Васильевну направили в новый полк, переброшенный с Дальнего Востока, снова в медсанбат.
— Помню, в декабре на лошадях в Москву привезли раненых. Сдали. Я отпросилась домой забежать — я ж своим даже весточку не смогла подать, что жива. И сразу же — в руки патруля. Подходят двое с винтовками:
— Ты кто?
— Я раненых сдавала.
— А вот мы сейчас проверим.
Повезли на Стромынку, 19. Военная комендатура, особый отдел. Расстреливали здесь же при нас, во дворе. Особенно запомнила одного молоденького парнишку лет 16-ти, возраст явно непризывной, может доброволец-ополченец. Тут я не выдержала. Говорю особисту: «А его-то за что? Может, и меня тоже расстреляешь?»
Но он на мои слова никакого внимания не обратил, отдал приказ о расстреле. Я так обозлилась на них: «Гады вы! Вас бы самих на передовую!» Я ж на слова всегда щедрая была, никого никогда не боялась и в выражениях не стеснялась. Всегда огрызалась, даже по морде могла дать. Характер такой…

А характер у Галины боевой с раннего детства. Дружила она только с мальчишками, кукол терпеть не могла, бегала, дралась, гоняла в футбол во дворах. Была заводилой, и когда затевались дворовые игры в войну, роль Чапаева всегда брала на себя. Бесстрашная и острая на язык, она боялась только бабушки. Наталья Степановна, бабка по материнской линии, была раньше экономкой у помещика, высокая, статная, красивая, с царственной осанкой. Когда шла, все перед ней почтительно расступались. Большой авторитет имела, спор разрешить могла по справедливости, мужики к ней, как к судье шли.
В Красном углу у нее открыто висели иконы. Отца Галины даже вызывали в райком: почему иконы в твоем доме? Василь Палыч, старый партиец, организовывавший колхозы в Средней Азии, отвечал, что хозяйка в доме — Наталья Степановна, а он не имеет права ничего трогать. Иконы так и остались.
Наталья Степановна приехала в Москву из Рязанской области из села Большое Пирогово. Галина часто бывала в тех краях. «Село стоит на горе, у реки Проня, вокруг заливные луга, леса, дома каменные, пароходы по реке плывут, красота сказочная» — вспоминает она. Но родиной ей все же стала Дербеневская улица. Дед по отцовской линии работал мастером на ситценабивной фабрике Цинделя. Фабрикант заботился о рабочих: построил детский сад, клуб, баню, прачечную, погреба, магазин, даже роддом, в котором и появилась на свет Галина.
Однажды в восьмом классе Галина поспорила с мальчишками, что поступит в аэроклуб. И — поступила. Аэроклуб Кировского района был в очень красивой закрытой церкви Успения Богородицы в Кожевниках, это на Дербеневской набережной, 1/2. Когда здесь начали строить жилой дом и храм снесли, то аэроклуб перевели в мечеть на Большую Татарскую. Ребята шутили: сначала под Русским Богом ходили, затем под магометанским…
А аэродром был на реке Клязьме. Первый полет — это было году в 38-ом, она хорошо помнит. В тот день она влюбилась в авиацию с первого взгляда. «Летела, конечно, с инструктором. Как же мне понравилось! Никакого страха не было, забыв обо всем, смотрела на удаляющуюся внизу землю. Инструктор даже заругался: ты давай штурвал держи, не отвлекайся».

Через год Галина уже проходила экзаменационную комиссию наркомата обороны.
— В моем отряде девушек больше не было. Сначала сдавала теорию, потом полет. Я в шлеме, в очках, высокая. Когда всех записывали, меня ребята представили: это наш «Кипер». Это прозвище такое было, кипер — футбольный вратарь. А меня так и записали. Экзамен я сдала лихо. Проверяющий только одно замечание сделал: «ты, что на истребителе, боевой разворот делаешь?» Всех ребят после экзамена направляли в военную школу. Перекличка: слышу, вызывают — Кипер. Мне мальчишки кричат: иди, это тебя! Я вхожу.
Проверяющий удивляется:
— Это еще кто? Я девочек не экзаменовал!
— Как же, вы меня еще за боевой разворот ругали.
Когда разобрались, что девушка, да еще несовершеннолетняя, то ни о какой военной школе не было и речи. Оставили Галину при аэроклубе инструктором. И все-таки летную школу она прошла сполна — только уже на фронте. Но об этом позже.
Вернемся пока на Стромынку. Особист мог запросто расстрелять отчаянную девчонку, осмелившуюся оскорбить его в лицо. Но — отпустил. Проверив, что действительно с ранеными приезжала, отправили ее сразу под Волоколамск. Так дома и не побывала. Попала Галина в 1-й гвардейский кавалерийский корпус генерал-лейтенанта П. А. Белова.
Почти сразу пошли в наступление, которое захлебнулось. Корпус принимал участие в неудачной Ржевско-Вяземской операции. Целью ее было освобождение все той же злосчастной Вязьмы. Это была одна из самых кровопролитных операций Великой Отечественной войны: всего за четыре месяца боев погибло около 300 тысяч человек (это по явно заниженным официальным советским данным)…
В кавалерии Галине пришлось «осваивать новую технику».

— Дали мне лошадку. Я говорю: «На самолете умею, а на лошади — нет». Но пришлось учиться. Часто принимать решения приходилось самой, без приказов. Один раз надо было девушку больную спасать. Мы в лесах были, а у нее температура высокая поднялась. Повезла я ее в деревню, здесь располагались части 33-й армии генерала М. Г. Ефремова. Захожу в один дом — там штабные офицеры разместились. Вижу — одна койка свободная. Говорю: иди, ложись. Командиры — выгонять. А я не сдаюсь, стою, автомат на них навела, без патронов, так, для устрашения. «Бандитка, грубиянка» — кричат. Входит майор — они ему жаловаться на мое самоуправство. Он начал мораль читать: «Эх вы, как не стыдно! Вот брали бы пример с других девушек. Вот у нас, например, какие героини служат! Наша гордость! Их медалями награждают, вот в газете написано. А вы только хулиганите…». Я глянула, а там моя фамилия: медалью «За отвагу» — Зайцева Галина Васильевна.
Так это ж, говорю, меня, «бандитку», и награждают. Я как раз и служила до этого в 33-й Ефремовской армии. Так я узнала, что меня медалью наградили.
Потом к этой медали добавились ордена Отечественной войны I степени и Красной Звезды, медали «За боевые заслуги», «За победу над Германией». Могло быть и больше, но… характер помешал.
— За мой язык мне и наград-то немного выдали. Спасибо, не посадили и не расстреляли. Хотя я за наградами никогда не гналась. Домой бы вернуться, да детей воспитывать — вот что женщине нужно. А эти награды…

А ефремовцы меня тогда так не отпустили. Сначала в пехоте была, потом в разведке Артиллерийского полка. Один раз семь суток в разведке были в лесах под Малоярославцем. Попали в болото, со мной — еще несколько молодых ребят. Выбрались, наконец, и набрели на лесника. Разрезали сапоги, ноги отекли, распухли, страшно было смотреть. Так этот дед растер чем-то нам ноги, дал лапти — никакие сапоги уже не налезали. Вернулись мы к своим, задание выполнили.
Там же, в разведке Галина осколочное ранение получила. Подлечили немножко, и отправили дальше воевать. Кстати, последний осколок ей удалили только в марте 1953-го.
Хотели направить ее в школу разведчиков. Но тут вышел приказ Сталина о том, кто имеет военные специальности, направлять в соответствующие части. Галина тут же объявила, что до войны в аэроклубе занималась. И ее и еще нескольких ребят сразу же направили в Апрелевку, в штаб 1-й Воздушной армии.
По дороге мы подружились. И договорились: если отпустят отдохнуть, то вместе у каждого дома погуляем.
Вызывают меня и двух ребят. Захожу — сидит тыловой офицер, рожа разъевшаяся… Спрашивает:
— Летала?
— Летала.
— Интересно…
— Что интересно? Что сюда пришла, что ли?
Ну, он давай издеваться. Нагрубила я ему, дураком назвала. Он раскричался:
— Сейчас на передовую отправлю!
А я говорю:
— Напугал! Это тебе там страшно. Для меня передовая — дом родной. Да там хоть накормят. А мы вот как прибыли сюда к вам, до сих пор голодные.
Да, опять, получается, не сдержалась, нагрубила.
Впрочем, талоны в столовую я тогда получила — аж два! Ну, мы все семь человек по ним проскочили — поели.
Потом у всех проверили, как мы летаем на У-2. Ребят направили на обучение, а меня — сразу на фронт. У вас говорят хорошая техника пилотирования. Так и расстались: простите, говорю, ребята, у меня дома не погуляем, меня уже машина ждет.
Воевать Галине пришлось на легендарных У-2. Помните фильм «В бой идут одни «старики»? Это гимн самолету У-2, только там летали мужчины. «Руссиш фанэр» — так немцы называли эти самолеты, доставлявшие им массу хлопот. В принципе, в наших ВВС были авиационные части, укомплектованные женщинами, а один из женских авиаполков имел на вооружении самолеты У-2 Таманский гвардейский ночной бомбардировочный.
Но Галина служила в мужском авиаполку. Да и как могло быть иначе — с детства же в мужском коллективе!
А работа у нее была сложная и очень опасная — связь, в том числе и с партизанами через линию фронта. Возила туда оружие и людей, вывозила раненых, забрасывала наших разведчиков.
— Я и штурман, и летчик. Летала чаще всего одна — в тыл врага, ночью к партизанам. Иногда инфекционных больных приходилось возить, помню, прилетаешь — обливают дезинфицирующим раствором. Я Сталина не любила. Но за некоторые решения уважаю — по его распоряжению мы сначала детей эвакуировали на «Большую землю», а потом уже раненых. Конечно, нелегко приходилось — садиться надо, где придумаешь, аэродрома нет. На таких маленьких площадках приходилось самолет сажать и взлетать! Очень было сложно. Вот, к примеру, мне нужно, чтобы взлететь, развернуться на 180 градусов. Беру самолет за хвост — полторы тонны! И пытаюсь его развернуть. Одна!
Бывало каждый день вылеты. Днем и ночью. И каждый из них мог стать последним. Надо 120 зенитных установок обойти, 80 прожекторов, да еще сесть надо, место найти удачное, неизвестно, кто тебя встретит. Так нашего командира звена старшего лейтенанта Гагиева встретили вместо партизан власовцы и расстреляли на месте.
На аэродроме особисты постоянно дежурили — проверяли, как бы немецких диверсантов не привезли из вражеского тыла. Прилетаю из партизанского лагеря — даже если детей привезу, так они тут как тут — сортируют, разбираются. Бывало, привезу детишек, подруги шутят: «Галь, смотри: твой выводок пошел».
Много было всего. Один случай особо запомнился. Представьте: гора, а внизу фабрика. Зима. Машина должна на лыжах садиться, а не на колесах. А мой самолет пока еще в зимнюю форму не переобули — лыжи не поставили. И тут майор меня вызывает. Задание — лететь на эту фабрику. Я говорю: как же я сяду, я ж на колесах, перевернется же машина. Тут ребята все за меня заступаться стали, напрашиваются на задание: «Товарищ майор, я полечу!» А майор говорит: «Нет, вот вы туда не долетите. А она девка хитрая, прорвется. И посадит». Ну, что ж, приказ есть приказ. А я своего техника, молодого парнишку, потихоньку летать учила. Вот, говорю ему: полетишь со мной, как будем садиться, вылезай из кабины и на хвост рыбкой — чтобы эту часть утяжелить. Подлетаем, видим — там бугор такой вниз идет, куда садиться? Парнишка мой испугался, кричит мне: «что они нас погибать сюда прислали?» Ну, посадила я таки самолет — села без скорости, «с плюхом» называется. А техник по моему указанию — сразу на хвост. Словом, справились! Документы передали, задание выполнили — надо назад лететь! А для взлета площадка нужна, по снегу скорость не наберешь! Видим — дед на санях неподалеку показался. Мы к нему: выручай! Покатался он несколько раз, снег утрамбовал немного — взлетную полосу нам обеспечил! Взлетели благополучно, набрали скорость. И вот тут на меня такая усталость навалилась! Я штурвал передала моему технику. Дай, говорю, передохнуть чуть-чуть. Села на нашем аэродроме, доложила о выполнении задания. Майор на меня посмотрел и говорит: «Спать немедленно!» «Уже, говорю, сплю!»
Запомнились Галине Васильевне и бои в Литве. Здесь подстерегала опасность не только в небе, но и на земле. «Лесные братья» ненавидели русских, однажды ночью вырезать хотели. Но случилось, что мимо проходили свои ребята, увидели чужаков, пролезающих в пролом в заборе, спугнули. В общем, всю войну она ходила на грани жизни и смерти. Но то, что случилось с ней под Каунасом, было уже за этой гранью. После того случая она уверовала в Бога.
— Случилось так, что на высоте 1500 метров у меня заглох мотор. Не вертится палка — и всё. Внизу город, самолет планирует над ним в порывах ветра как лист бумажный. Конец. Вот тогда я взмолилась: «Боже, помоги мне, немножко только помоги!» И в тот же момент самолет подхватил сильный порыв ветра, его сильно тряхнуло — чух, и — закрутилась палка! Вернулась — два дня от нервного срыва отходила. Вспоминала бабушку Наталью Степановну — набожная была женщина, отца, как он иконы в нашем доме от райкома защитил.
Красный угол в их доме всегда был в неприкосновенности, даже после смерти бабушки. И вот сейчас в доме Галины Васильевны на полке иконы стоят. И в коммунистическую партию она так никогда и не вступила — ни на фронте, ни позже.
— Насмотрелась я на этих коммунистов! Старых партийцев уважаю. Таких, каким мой папа был — идейных, которые партбилет не для выгоды получали. А следующее поколение… Это уже другие люди. На меня давили, конечно, на фронте: давай, вступай. Но и у меня желания не было, и как-то не складывалось. Один политрук особенно настаивал «Как это ты до сих пор без партбилета? Подавай заявление!» Я ему говорю: «Да я уж три раза подавала, но меня принять не успевали — все три раза политруков убивало!» Он сразу и отстал. А я правду сказала — так оно и было.

День Победы Галина Васильевна встретила под Кёнигсбергом. Радость была неимоверная, кричали, стреляли… Казалось, вот теперь наступает новая счастливая жизнь, — она вернулась домой, устроилась на химзавод на Дербеневке, записалась в театральную студию в Доме культуры при том же химзаводе. Но война не дала забыть о себе. Она оставила свой след — и не только в ее душе. Галина Васильевна стала инвалидом I группы: последствия ранений, контузии. Напомнила о себе война и еще одним неожиданным образом — оказалось, что война свела ее с будущим мужем. Было это так. Однажды в бассейне она познакомилась с мужчиной, который, к ее удивлению, сразу же ее узнал. Он рассказал, что именно Галина в годы войны забросила его, разведчика, во вражеский тыл. А потом, в Польше, когда ее самолет подбили, и он упал в Неман, из реки Галину вытащил именно он. Но тогда они сразу расстались, она его даже не разглядела. Бывший разведчик сразу вспомнил отважную летчицу, а вот она его — нет… Тем не менее, они поженились и благополучно прожили вместе долгую счастливую жизнь.
Сейчас Галина Васильевна уже много лет одна, но одинокой себя не чувствует. Она каким то образом сохранила и оптимизм, и молодой задор, и тот боевой блеск в глазах, с которым она отстаивала справедливость в далекие годы ее военной юности. И дай ей Бог сил и здоровья на долгие годы!
Галина Семёнова