Ф.Слайковский, 1900 года рождения, инженер Дербеневского химического завода.

Сонечка! Домой приду на днях, но точно не могу сказать, когда. Отпускают с трудом и по очереди. Хотел взять матрас, т.к. спать жестко. Обедаю в столовой № 155, что на углу к Павелецкому вокзалу около трамвайной остановки “Б” в нашу сторону.

Не унывай. Все будет хорошо. Я в этом уверен.

Если будешь свободна, заезжай, и я постараюсь выйти во двор, (но лучше этого не делай, т.к. зря теряется время твое).

Целую всех вас. Федя. 9 июля 1941 г.

Сонечка и детки! Поздравляю Верочку с днем рождения, а вас с именинником. Желаю быть здоровыми, веселыми, послушными. Обо мне не беспокойтесь, все идет хорошо. Приходи, Сонечка, если будешь свободна. Лучше всего ехать на “А” или “19” и, не доезжая одну остановку до Зацепы, сойти и по Новокузнецкой улице между домами 31-33 – скверик, а за ним школа. Вызывай меня с 7 роты 2 взв.

Сонечка! Заготовь конвертов без марок и бумагу для писем.

12 июля 1941 г.

Сонечка! Жалею, что не увиделись с тобой в школе. Все случилось неожиданно. Теперь я ушел далеко от Москвы, думаю побывать в Наро-Фоминске, а затем прибыть домой. Насколько удастся это – увидим. Прошу вас очень довести до конца огород, упорядочить дрова на чердак (это мелочи) и вещи на террасы и на чердак сарая. Держись за дачу (отец строил ее сам несколько лет, одновременно работая на заводе. – Н.С.) до последней возможности, обо мне не беспокойтесь, все идет хорошо, не удивляйся скоропалительности – надо было переменить место для отдыха. Я уже поправился здорово, загорел, руки гладкие, только беда в том, что нет кому показать их. Буду писать после. Все. Целую вас, мои дорогие.

18 июля 1941 г.

Сонечка, детки, Оля (Племянница отца, которая жила с нами перед его уходом на фронт. – Н.С.)! Я удалился от вас еще дальше – еду. Жалею, что был аккуратен в явке и не простился с вами, а можно было и задержаться до утра. Ни в чем, кроме конвертов и бритвы, не нуждаюсь, обут, одет хорошо. С питанием тоже недостатка не ощущаю. Не беспокойтесь “еду не на фронт”. О вас мои заботы – как вы живете там, в чем нуждаетесь, как детки, хозяйство. Хотя нам адреса и не дали, но думаю, что можно написать так: 9-я стрелковая дивизия Кировского района, 3-й полк, 7 рота.

Целую вас, мои милые. Пишите мне. Ф.Слайковский.

27 июля 1941 г.

Дорогой Макс! (Родственник жены. – Н.С.). Пишу тебе это письмо в тревоге. Чем же объяснить, что Соня ничего мне не пишет? Живы ли они? На днях к тому же я узнал, что Малаховка была подвергнута бомбардировке. Правда ли? Все ли у меня там благополучно? Будь добр – напиши мне открыткой и без марок, так как закрытое будет идти гораздо дольше. Пиши все, что знаешь. Интересует все, что делается в родне и у знакомых.

Пусть Соня напишет – жду. Все еще надеюсь, что письма задержаны цензурой, – опыт показывает, что это главная задержка. Поэтому писать надо открытки. О себе могу написать следующее: искренне говорю, что службой доволен, готовимся встретиться с врагом подготовленными, чтобы бить его и пулей и штыком и пулеметом и пр.

Успеваю неплохо. Теперь к тому же стал сам (Далее залито чернилами, по-видимому, цензурой. – Н.С.). Занятий не особенно много, имею возможность распорядиться собой – написать письмо, прочитать кое-что – беда только нет книг. Если можешь, то вышли что-нибудь основательное по противохимической обороне – отравляющим веществам. Очень нужны книги, а их еще не дали. До свидания. Желаю всех благ. Федя. 2 сентября 1941 г.

Дорогой Макс! Приветствую тебя. Пишу, не дождавшись ответа на первое письмо, потому что ужасно тяжело чувствовать себя совершенно одиноким, от семьи нет никаких вестей, от родных тоже ничего получить не могу – за фронтом все они. (Жили в Белоруссии, откуда отец родом. – Н.С.). Как мои товарищи получают письма, а я ничего этого не имею. Ноль внимания мне. Неужели я заслужил этого у своей Сони? Разве в былое время я не заботился о ней? Неужели я ушел на плохое дело? Не допускаю мысли, чтобы это было без причины. Пиши, в чем дело. Живы ли они? Что с ними случилось? Если эвакуировались, то почему? (Мы находились в это время на пути в Татарию, куда нас эвакуировали от маминой работы. – Н.С.).

…благодарю тебя за готовность выслать посылку. Единственное, что могло бы пригодиться, – конверты, бумага, но и это не стоит слать – обойдусь. Пожалуйста, напиши, что знаешь о даче – побывай там, посмотри, что выросло на огороде – возьми себе.

Целую. Федя. 15 сентября 1941 г.

Целую вас, мои дорогие! Я был в недоумении, когда мои ожидания получить письмо не оправдались. До некоторой степени недоумения рассеялись, когда вернулись мои письма, посылаемые в адрес дачи с припиской “дача забита”.

В чем дело? Что заставило тебя выехать? Мое мнение – зря. Все должны были жить у тебя там. Полагаю, что на огороде кое-что выросло – это было бы подспорьем на зиму. Конечно, ты никогда не считалась с моими советами – дело твое – время покажет, кто из нас прав. Я живу, как всегда, неплохо – трудности были только в первый месяц службы. Теперь устроился по специальности, работаю на любимом поприще. Очень нравится эта работа. (Как рассказал нам с сестрой много лет спустя однополчанин отца из соседней 6-й роты Геворг Налгранянц, в дивизии были организованы занятия по противохимической защите. Вероятно, о них идет речь в письме отца. – Н.С.). Литературы нет, но отлично вышел из положения.

Теперь ни в чем не нуждаюсь – сыт, обут хорошо, красиво одет. Даже отпала необходимость в бритве, т.к. имеются бесплатные парикмахеры. На днях были подарки – посылки из Москвы. Было в посылках все – начиная от вышитых носовых платков и кончая пудрой и одеколоном. Перочинного ножичка, к сожалению, не было в моей посылке – если будет случай, то пришли мой нож из Малаховки – нового покупать не следует. Нужду ощущаю еще в том, что нет у меня ручных часов – крайне необходимая вещь. Вести занятия без них трудно, но из положения выйду, обойдусь, тем более что курс оканчиваю. Сегодня тороплюсь, писать много не могу. Вчера и сегодня совершили маршировку в 60 километров. Сегодня еще пойду километров 30. Писать будет некогда да и канцелярии будут сверстаны и письма навряд ли отправят (от Р. было письмо от 13 – получил 22), а от М. еще ничего не имею из ранее отправленных, т.к. они, по-видимому, нас догоняют. (Видишь, как я “воюю” – немец от нас бежит). За все три месяца я со своею частью ни шагу не сделал на восток, а все время движемся на запад. Пиши о детках, о себе. Целую вас. Ваш папа Федя. ( Без даты).

Милая Сонечка, детки, Оля! Хотя я на днях и отправил вам письмо по указанному Р. адресу, но на всякий случай сегодня решил написать опять: использовать свободное время вперед до сбора своих слушателей на учебу. Поверь, Сонечка, что чувствую себя очень хорошо (хотелось бы, чтобы вся служба продолжалась бы в этом духе, как теперь). Работой увлекаюсь. Изучил и руковожу такими делами, о которых три месяца томуназад не слышал не только я, но и многие командиры. Вообще “смелость города берет” – нет такой отрасли знания, с которой не справился бы твой Федя. Писать больше не следует. Хочу, чтобы писала ты обо всем: как учится дочь, что делаешь ты, Оля. Как вообще живете. Что оставили на даче и что в Москве, где ключи (была возможность поехать в командировку в Москву, но так как тебя не было там, то не стал добиваться, а отправил другого москвича). Очень жалею, что тебя нет в Москве – не знаю, что ждет меня впереди. Может быть, и не увидимся после (ведь знаешь, где нахожусь). Прошу пока об одном – пиши мне хотя бы открытки (есть они без марок – спец. для Армии). На фронте большая радость – получить от родных письмо. Пиши обо всем, что знаешь. В отношении теплой одежды вопрос еще не определен, обещают на днях выдать – поехали в Москву. Стало уже холодновато – ведь знаешь, что живем в шалашах в лесу. В посылках нужды пока не ощущаю, сыт, обут.

(На конверте письма стоит штамп 29 сентября 1941 г.).

Это письмо – последнее. Почему-то без подписи. Как будто на полуслове оборванное. Как и жизнь Федора Слайковско- го. У нас с сестрой Верой, кроме этих восьми писем, от отца ничего не осталось.