Мы отмечаем уже шестидесятую годовщину исторической битвы за Москву, в которой решалась судьба не только столицы нашей Родины, всей страны, но и судьба всего мира. Наши войска остановили, а затем нанесли крупное поражение германской армаде, отбросив ее от столицы. Миф “молниеносной войны” был развеян. “Тайфун” укрощен. Тщательно разработанная командованием противника операция провалена. 5-6 декабря 1941 года советские войска перешли в контрнаступление. Столь сокрушительного удара вермахт не испытывал еще никогда. У стен Москвы, в кровавых сражениях на полях Подмосковья зародилась Великая Победа, был сделан к ней первый шаг.

В числе памятников и обелисков 550-километрового Рубежа Славы столицы есть и монумент 9-й Кировской дивизии народного ополчения на развилке дорог Дорогобуж-Ельня – месте, где стояли насмерть добровольцы-патриоты, сделав все, что в их силах и даже больше, чем в их силах. Для сооружения памятника им на смоленской земле потребовалось в свое время специальное распоряжение Совета Министров РСФСР. Средства на строительство молодежь Москворецкого (бывшего Кировского) района зарабатывала на субботниках. Но и ни одно предприятие Замоскворечья не отказывало в помощи, когда за нею обращались. Авторы проекта – Народный художник РСФСР, лауреат Государственной премии им. Репина О.С.Кирюхин и архитектор С.П.Хаджибаронов сумели передать главную мысль: победа ковалась ратным трудом ополченцев всех возрастов, мужчин и женщин. Изготовили памятник в Московском объединении “Росмонументискусство”.

На торжественное открытие мемориала в канун 40-летия Победы колонна “Икарусов” доставила из столицы в Ельню сотни москвичей. Тогда, в 1985 году, мне посчастливилось впервые встретиться с ветеранами дивизии, которым удалось вырваться из вяземского окружения. С медсестрой Екатериной Васильевной Усановой, в то время секретарем, потом- председателем Совета ветеранов дивизии, с Виктором Алексеевичем Немовым и Андреем Сергеевичем Рахмановым, ушедшими в ополчение девятиклассниками, прямо со школьной скамьи, с капитаном Людмилой Марковной Зак, бывшей в 1941 году политруком медико-санитарного взвода 3-го полка, где как раз и служил мой отец, и еще с одним его однополчанином, тоже политруком, впоследствии подполковником Яковом Лазаревичем Лившицем (отцом известного в наши дни экономиста Александра Лившица). Познакомилась с женщинами из медсанбата дивизии-Александрой Афанасьевной Абрамовой, Натальей Григорьевной Былеевой, Ниной Федоровной Корзунецкой, Раисой Павловной Поляковой, контакт с которыми не прекращается до сих пор – более пятнадцати лет.

Особенно много было на открытии памятника ополченцам-кировчанам их родных и близких, прежде всего детей, давно ставших взрослыми. Это – дочь комиссара 2-го полка Василия Алексеевича Сизова, члена партии с 1919 года. Когда фашисты предприняли 3 октября 41-го массированное наступление на позиции ополченцев, он повел бойцов в контратаку и погиб смертью храбрых. Это – сын командира извода 3-го батальона 3-го полка Федора Даниловича Гнездилова. Тяжелораненый в боях под Ельней, он, едва поправившись, организовал на оккупированной врагом территории партизанский отряд “ФД”, который освободил от фашистов десятки населенных пунктов и восстановил там советскую власть. Это – дочь политрука разведроты Петра Игнатьевича Чистова, тоже участвовавшего в партизанском движении после боев под Ельней и в вяземском окружении.

Как было не вспомнить точные и емкие симоновские строки о войне:

Она такой вдавила след

И столько наземь положила,

Что двадцать лет и тридцать лет

Живым не верится, что живы,

А к мертвым, выправив билет,

Все едет кто-нибудь из близких,

И время добавляет в списки

Еще кого-то кого нет…

И ставит, ставит обелиски.

В каждой семье – своя память. Она не отпускает, болит до сих пор: тронь – живая. На открытии мемориала безутешно оплакивала своего отца Петра Петровича Дмитренко его дочь, почти сорок четыре года не имевшая о нем никаких сведений.

– Будто его и не было, – говорила она сквозь слезы, когда, возвращаясь в Москву, мы случайно оказались рядом в автобусе. – Ни одной весточки с сорок первого… Только вот эти письма и остались. Она протянула мне тоненькую папочку с двойными страницами из плексигласа, в каждую из которых был аккуратно вложен тетрадный листок с торопливо написанными карандашом строчками.

На памятнике ополченцам-кировчанам нет фамилий. Только надпись на одной из граней – “Они ушли в бессмертие”. Неужели мы, их дети, допустим, чтобы ушли безымянными?!

Об ополчении почти нигде ничего не сохранилось. Никаких документов. Как-то в минуту откровенности Н.А.Коган, умерший несколько лет назад, с горечью признался, что собственноручно сжег, выполняя приказ, списки личного состава дивизии, когда штабисты прорывались из окружения под Вязьмой в октябре 41-го.

Сколько лет Совет ветеранов 9-й Кировской дивизии пытался восстановить имена, хотя бы частично. Куда только ни обращался! Из архива Министерства обороны в Подольске на все запросы неизменно приходил один и тот же ответ: “Данных нет”. Москворецкий (бывший Кировский) военкомат предоставил возможность переписать алфавитный список ушедших на фронт в начале войны – единственное, что осталось оттого времени. Выявить среди них ополченцев оказалось невозможно.

Может, помогут предприятия, где формировалась 9-я Кировская? Известно же откуда-то о том, что 3 июля 1941 года сразу после речи Сталина по радио и состоявшихся повсюду митингов заявления с просьбой записать в народное ополчение и отправить на фронт подали 740 рабочих, инженерно-технических работников и служащих фабрики “Парижская коммуна”, 270 человек – на Первой ситценабивной фабрике, 500 – в Первой Образцовой типографии, 280 – на фабрике “Рот-Фронт”, 100 – на Московской картонажной фабрике, причем, во главе с ее директором, коммунистом с 1928 года, 3.Маршевым, а также сотни рабочих и служащих с Дербеневского химзавода, Насосного завода имени М.И.Калинина, Кожевенного завода имени Тельмана, Краснохолмского камвольного комбината, Московского радиозавода, Мосэнерго и многих других предприятий.

По адресам наиболее крупных из них, существующих до сих пор, были направлены Советом ветеранов письма с просьбой выслать список работников, ушедших в 1941 году в ополчение. Ответили, к сожалению, не все. Но список тем не менее стал пополняться. Мосэнерго сообщил фамилии 9 человек, Московский радиозавод – 40 плюс еще 10 со своего Сарапульского филиала, Краснохолмский камвольный комбинат-15. Зато на “Парижской коммуне” смогли назвать 738 человек. Почти всех! Говорят, что это – итог кропотливой многолетней работы ветерана предприятия, бывшего начальника отдела С.Павленко. Вот что значит неравнодушное отношение конкретных людей к сохранению памяти о тех, кто не вернулся с полей сражений!

На некоторых же предприятиях Москворецкого района очень своеобразно, мягко говоря, отреагировали на запрос. Так, на Дербеневском химзаводе мою сестру Веру беззастенчиво отфутболивали из отдела кадров в бухгалтерию, из профкома в существовавший в то время еще партком, так и не дав в итоге никаких сведений. Обидно до слез. Ведь когда-то там был стенд, посвященный ополченцам завода. Мы даже отдали для экспозиции (как же я теперь об этом сожалею!) подлинники одного из писем отца с фронта и нескольких талонов к почтовому переводу его зарплаты. Сейчас мало кто знает, что семьям ополченцев ее исправно выплачивали весь первый год войны, несмотря на сложившуюся в стране тяжелейшую обстановку. По-видимому, где-то в архивах предприятий должны быть платежные ведомости, по которым зарплату отправляли адресатам. Почему бы не установить фамилии патриотов по этим документам? Было бы желание!

Назову еще один путь поисков. В окне активно функционировавшего еще в конце 80-х годов Москворецкого музея революционной, боевой и трудовой славы вывесили объявление: “Товарищи! Вспомните всех, кто, встав на защиту Родины в 1941 году, ушел в народное ополчение в 9-ю Кировскую дивизию: родственников, друзей, соседей, сослуживцев. Если можете назвать фамилию, имя, отчество – сообщите. Совет ветеранов”.

В результате список вырос еще на несколько человек. Дали о себе знать жена и дочь Х.И.Капкаева, жена Г.К.Яковлева, сын В.А.Васильева, дочь рабочего Кожевенного завода имени Тельмана М.К.Балабанова, дочь кладовщика фабрики “Парижская коммуна” Н.С.Лаврушина, внук кадрового рабочего этой же фабрики, коммуниста с 1919 года П.М.Михайлова, дочь механика обувного оборудования того же предприятия В.И.Трофимова.

Двух своих бывших учеников, ушедших в ополчение и не вернувшихся с войны, назвала их учительница Наталья Григорьевна. Это – девятиклассники средней школы № 528 Борис Остроумову Виктор Скворцов. Медсестра К.Ф.Захарова, сама только недавно установившая контакт с Советом ветеранов 9-й Кировской, сообщила об А.С.Долбневе из конной разведки и НАХерсонском из штаба, обращавшихся в медсанбат за помощью после уничтожения фашистского десанта. (Сообщение об этом примечательном факте есть в некоторых сохранившихся фронтовых письмах ополченцев-кировчан).

Впервые смогли встретиться в музее с однополчанами своих отцов дочь старшего политрука П.М.Боброва и сын командира отделения 3-го стрелкового полка, где служил, как я уже писала, и мой отец, П.П.Качалабо. А брат Жени Колобаева, похоронка на которого пришла домой еще в июле 1941 года, познакомился с медсестрой Натальей Григорьевной Былеевой, на руках которой, как неожиданно выяснилось, скончался Женя. Первый раненый в медсанбате дивизии, еще не вступавшей в бои (Женю ранили во время разведки), запомнился ей на всю жизнь. Мальчика – всего-то неполных семнадцать! – похоронили на окраине городка Спас-Деменск.

Общими усилиями удалось установить более полутора тысячи человек. Правда, это всего лишь десятая часть состава дивизии. Но все-таки…

Будут ли увековечены для потомков имена всех, кто не дожил до Победы, во многом зависит от каждого из нас. Как только началась работа над созданием Книги Памяти столицы, куда было решено внести всех москвичей, погибших в бою, умерших от ран и пропавших без вести в период Великой Отечественной войны, я стала писать о ней в “Московской правде” вплоть до окончательного завершения этого уникального издания-мартиролога, возглавляемого мэром Москвы. Если мы, ныне живущие, не исполним свой долг перед погибшими, справедливо убежден Ю.М. Лужков, потомки не простят наше беспамятство. Давайте, призывал он неоднократно, не будем позориться перед будущими поколениями.

Всякий раз, когда мне становилось известно о безмолвно лежащих в некоторых семьях фронтовых письмах, извещениях о людях, считающихся пропавшими без вести, честное слово, места себе не находила. Почему не делают все возможное, чтобы вернуть их из небытия? Почему? Обида на государство за несправедливость по отношению к ополченцам, их близким? Равнодушие, с которым всем нам не раз пришлось столкнуться? А может, извините, собственная инертность, замороченность бытовыми трудностями нашей сверх напряженной жизни? Наверное, и то, и другое, и третье.

Один и тот же вопрос задавала я по телефону несколько вечеров подряд родственникам пропавших без вести ополченцев: “Вы позаботились о том, чтобы ваш отец (муж, дед, брат) был внесен в Книгу Памяти?”. Из полутора десятков опрошенных положительно ответили только трое. Остальным – “некогда”, “не знали, куда обращаться”, понадеялись на военкоматы. Напрасно понадеялись, как выяснилось позднее.

Тяжелый осадок остался на душе от того шквала негодования, который буквально обрушила на меня дочь ополченца с фабрики “Парижская коммуна” Н.С.Лаврушина.

-Не буду я этим заниматься. Не могу, – пыталась она убедить меня. – Поймите, мне 65 лет. Я – одинокий и больной человек. Почему должна кому-то что-то доказывать? Говорите, документов не сохранилось? Странно. Люди отправились добровольно на фронт. Погибли. И ничего не осталось. Что же это творится? Не может такого быть. Нам до марта 1942 года выплачивали от фабрики зарплату отца. Есть извещение военкомата, что он пропал без вести.

-У кого оно? – переспросила моя собеседница. – У меня, конечно.

Рыдания на другом конце провода прервали наш разговор.

Первый же звонок после публикации в “Московской правде” 9 мая 1991 года моей статьи “Судьба 41 -го года как совесть заходит в сердца” обрадовал, пожалуй, больше всего. Может быть, потому что никак не ожидала услышать слова благодарности именно от Валентины Николаевны Лаврушиной. Оказывается, ее пригласили на митинг в честь Дня Победы у памятной стелы “Парижской коммуны”, куда занесли фамилию и ее отца. Даже предложили выступить. Хотя и не может она без слез о войне вспоминать, но не отказалась. Ведь ей лично довелось провожать ополченцев-кировчан, когда они уходили из Москвы на фронт 9 июля 1941 года по старой Калужской дороге. Запомнилось, что в колонне были сплошь старики, как ей тогда представлялось, да еще совсем безусые мальчишки. Кто во что одет и обут. Оружия – никакого. Его им позже выдали. Подумалось, какие из них воины?

И все-таки именно они, ополченцы, вместе с частями регулярной армии помогли задержать продвижение гитлеровцев к Москве осенью 41-го. Всего Москву защищали 1 млн.250 тыс. человек, и среди них каждый шестой – ополченец. Это – люди, которые не призывались в армию: кто по возрасту, кто по состоянию здоровья, кто по брони. Для них отступление означало сдать противнику не только столицу Родины, но и свою семью, свой дом, свой завод. Поэтому ополченцы стояли насмерть. Своей стойкостью они воодушевляли воинов других подразделений. И тех, кто ранее уже отступал полторы тысячи километров, а потому были надломлен и морально и физически. А также тех, кто только что пришел на подмогу из Сибири и Казахстана за три с половиной тысячи километров от дома. Так считает генерал-майор в отставке, председатель Московского комитета ветеранов войны И.А.Слухай.

Всего под Москвой сражались 16 дивизий народного ополчения. Из них одиннадцать дошли затем до конца войны, а пять – 2-я, 7-я, 8-я, 9-я и 13-я – почти полностью полегли на смоленской земле в критические для страны дни осени 41-го. Понеся огромные потери, они прекратили свое существование как воинские соединения. Из одиннадцати с половиной тысячи человек, составлявших 9-ю Кировскую дивизию, вырваться из окружения большими и мелкими группами удалось лишь одной тысяче двумстам. В составе других дивизий, армий они продолжили, как и другие московские ополченцы, свой ратный путь от стен Москвы до Берлина и Праги.

Считалось, что в 1941-1945 гг. с оружием в руках защищали Отечество более одного миллиона ста тысяч москвичей. Треть из них не вернулась домой. Значит, в Книге Памяти Москвы должно было бы быть названо около 400 тысяч москвичей, погибших в бою, умерших от ран и пропавших без вести в период Великой Отечественной. Точных цифр, увы, не знает никто. Неизвестны места, даты гибели десятков тысяч. Да что там места гибели! Неизвестны до сих пор еще имена многих и многих. Естественно, их нет, как ни горько это сознавать, и в мартирологе-списке, из которого состоит Книга Памяти.

– Это неизбежно, – высказал свое мнение в одном из данных мне интервью для “Московской правды” руководитель Центра по изданию Книги Памяти Москвы генерал-майор запаса В.М.Иванов, кандидат военных наук, доцент, в прошлом – военный разведчик. – О многих из павших не осталось ни строчки в архивах, прежде всего о бойцах народного ополчения, партизанах и подпольщиках. Зачастую нет в живых никого из их родных, друзей.

До чего противоречивы были поступавшие в Центр из военкоматов сведения! Как трудно было порой установить истину, принять верное решение. Так, если Перовский РВК считал рядового Почечуева Николая Трофимовича, 1910 года рождения, пропавшим без вести в июле 1942 года, то Октябрьский РВК сообщал, что он умер в германском плену 16 апреля 1943 года.

Еще пример. По сведениям Московского ГВК лейтенант Евстратов Дмитрий Степанович, 1908 года рождения, похоронен в городе Мглин Брянской области. По другим же источникам могила Евстратова Дмитрия Степановича, 1908 года рождения, находится в двух километрах северо-западнее рабочего поселка Мгинск Ленинградской области. Об одном и том же человеке идет речь или о двух разных? Допущена кем-то ошибка или просто удивительное совпадение? Что вносить в Книгу Памяти?

В карточке моего отца Федора Николаевича Слайковского, поступившей в Центр из Киевского РВК, местом рождения была указана невесть откуда взявшаяся Херсонская область, где он никогда и близко не был. Отец, ушедший на фронт с Дербеневского химического завода Москвы (ныне АО “Колорос”), был уроженцем Белоруссии, что и зафиксировано в документах, которые отыскали в моем присутствии в архиве Киевского РВК. Кто же и на каком этапе допустил неточность? Не проверь я лично в Центре, вполне возможно, что ошибка попала бы на страницы Книги Памяти. Уже навсегда.

Потому-то вновь и вновь я призывала в печати своих земляков – жителей столицы: если у вас есть сведения или документы о гибели воинов-москвичей, ради Бога, не оставайтесь безучастными к тому, внесены ли их имена в мартиролог. Спешите. Завтра может быть поздно.

Помню, как удивилась совету проверить в Центре биографические данные своего отца-ополченца 9-й Кировской дивизии Л.А. Бойчева (Чуприкова).

– Я же была год назад в Москворецком райвоенкомате, – сказапа мне Лидия Алексеевна. – Впрочем, дайте номер, позвоню, чтобы душа была спокойна.

Ну, как в воду я глядела: исказили-таки фамилию Чуприкова Алексея Илларионовича на одну букву и возраст на три года. Хорошо, успели работники Центра внести исправления в рукопись, сдававшуюся в тот день в производство. Представляю, каким тяжелым моральным ударом могла стать для немолодой уже женщины с больным сердцем – дочери не вернувшегося с войны солдата ошибка, допущенная кем-то по невнимательности или равнодушию!

К 50-летию Победы предполагалось выпустить 14 томов большо- го энциклопедического формата – 13 поименных и один, первый, обзорный. В нем – пять частей: “Накануне”, “Нашествие”, “Предел”, “Изгнание”, “Освобождение”. Это как бы общий план военных действий, на котором отмечены москвичи. Никаких привычных прежде победных реляций. Конкретные факты. Конкретные люди, имена которых установлены в результате огромного, кропотливого труда всего коллектива Центра по изданию Книги Памяти. Около полутора тысячи фотографий. В их числе и четырех ополченцев-кировчан.

Это – Виктор Константинович Борисов, комиссар медсанбата, погибший в октябре 41-го. Защищая машину с раненными, он бросился со связкой гранат на вражеский танк и был скошен очередью немецкого автоматчика.

Это – генерал-майор Борис Дмитриевич Бобров, участник гражданской войны, награжденный орденом Красной Звезды и медалью “XX лет РККА”, преподававший до войны в Военной академии им. М.В.Фрунзе. Ему было поручено формировать 9-ю дивизию и возглавить ее. Будучи в окружении под Вязьмой, Борис Дмитриевич погиб в бою у деревни Волочек 6 октября 1941 года.

На странице 70 первого тома – еще два портрета: семнадцатилетнего Владимира Стаклиса, ушедшего на фронт прямо со школьной скамьи, мечтавшего поесть испеченный мамой пирог с черникой, но домой из 41-го так и не вернувшегося, а также фотография уже вступившего в пятый десяток своей жизни Федора Слайковского, любящего отца двух дочерей.

– Приглашаю вас на вручение Книги Памяти Москвы родственникам тех, чьи имена в ней увековечены… Неожиданный звонок руководителя Центра по созданию этого уникального издания, генерал- майора в отставке В.М.Иванова нарушил мои планы на предстоящий день. Но, конечно, отложив все дела, я отправилась на улицу Щепкина, 8, где располагался Центр.

–  Вы знакомы? – спросил меня Владимир Михайлович, кивнув в сторону миловидной женщины с удивительно родным лицом близкого тебе человека.

–  Нет, – растерянно ответила я, мучительно вспоминая, кто это, где я могла ее видеть.

Через несколько минут на встрече, посвященной пятьдесят пятой годовщине битвы под Москвой, мне стало стыдно, что не узнала сразу Лидию Смирнову – исполнительницу многих героинь популярнейших, любимых мною, как и миллионами зрителей нашей страны, фильмов, Народную артистку СССР. Эмоционально, с подробностями, рассказала она о проводах на фронт в июле 1941 года своего мужа Сергея Добрушина, об их единственной через месяц встрече в полку, куда она добиралась три часа из Москвы на грузовике, и ….о полнейшей неизвестности о его судьбе все последующие годы.

–  Я испытываю чувство вины, – откровенно поделилась Лидия Николаевна Смирнова, – что поверила полученному в конце 41-го извещению “Пропал без вести” и не искала Сергея. А он, оказывается, тогда еще был жив и даже продолжал воевать до ноября 1942- го года, когда и пропал окончательно без вести.

Эти сведения были установлены работниками Центра при подготовке Книги Памяти и внесены в ее пятый том, торжественно врученный Лидии Смирновой.

– Как хорошо, что я живу долго. Иначе не дождалась бы этого и не узнала, что имя Сергея не будет забыто, навсегда останется в мартирологе москвичей-защитников Отечества, не вернувшихся с войны. Низко кланяюсь работникам Центра за их благородный труд. Особенно большое спасибо Владимиру Михайловичу Иванову. Именно он прочитал в моей книге “Моя любовь” о том, что Добрушин – мой муж. Там же есть его фотография. Обязательно дополню намеченное издательством “Вагриус” переиздание своей книги рассказом о Сергее, которому я многим в своей жизни обязана. Ведь мы поженились, когда мне и семнадцати не исполнилось и артисткой я еще не была.

Самое удивительное, что у этой встречи было продолжение. Оказалось, что Сергей Добрушин ушел воевать в составе 8-й Краснопресненской дивизии народного ополчения, с ветеранами которой я каждой весной выезжаю на Вахту памяти к местам боев московских ополченцев на Смоленщине, и дважды в год – 9 мая в День Победы и в первую субботу октября в День Памяти – участвую в традиционном митинге у стелы дивизии во дворе школы № 83, что с довоенной поры находится в Стрельбищенском переулке Пресни. Оттуда как раз и отбыл на фронт в июле 41 -го полк, в который был зачислен Сергей. Туда той же осенью примчалась, вернувшись со съемок, чтобы узнать, где ее муж, почему он молчит, – Лидия Смирнова.

“В то время я переживала тяжелое горе, – писала она позднее в книге “Моя любовь”, – Сергей был на фронте, и от него не было ни строчки, я помню, смотрела на луну, как в детстве, когда пела песню о сиротах и просила: “Луна, освещай путь сиротам”. А теперь я говорила: “Пусть луна, которая светит мне, также светит и ему”. В го же время боялась, что он в поле лежит, убитый”.

Кто-то из офицеров штаба, сжалившись, помог ей добраться до дивизии, находившейся тогда под Наро-Фоминском и увидеться с

Сергеем. Увидеться, как оказалось, в последний раз.

Почти через шесть десятилетий в этой же школе в Стрельбищенском переулке, куда мне посчастливилось однажды 9 мая сопровождать Лидию Смирнову, она впервые встретилась с оставшимися в живых однополчанами своего мужа. Услышала их горькие воспоминания об ожесточенном, смертельном для большинства воинов дивизии бое с немецко-фашистскими захватчиками, у села Уварово под Ельней. В школьном музее познакомилась с экспонатами 8-й Краснопресненской дивизии. Сама выступила перед собравшимися на традиционную встречу.

…В процессе работы над Книгой Памяти пришлось внести коррективы с первоначальный замысел, подготовив еще три дополнительных тома. В 15-м опубликованы сведения о тех погибших, что родились в населенных пунктах, не входивших ранее в пределы Москвы, в частности, в Кунцеве, Беляеве, Люблине, Тушино и в других районах Московской области. Кроме того, названы москвичи, сведения о которых были получены Центром после подготовки 14 предыдущих томов (это приблизительно 19 тысяч человек), а также ставшие известными уточнения.

Поток посетителей не иссякал в Центре практически ни на один день. Атмосфера приемной была буквально насыщена эмоциями. Чаще всего, к сожалению, негодованием и возмущением при отсутствии в картотеке каких-либо данных о близком человеке. Бывали и слезы радости, когда неожиданно – через полвека! – случалось что-то узнать, покончить с неизвестностью. Ведь сведения для Книги Памяти поступали в Центр из нескольких источников, тщательно сверялись и были более полными, чем в военкоматах.

Выявились факты, ранее остававшиеся вне поля зрения составителей Книги Памяти. Например, как свидетельствуют архивы московских госпиталей, на кладбищах столицы в годы Великой Отечественной похоронены десятки тысяч военнослужащих, скончавшихся от ран. Большинство – участники битвы за столицу. Решено было позаботиться об установлении также этих имен и биографических данных. А разве справедливо было предать забвению гражданских жителей Москвы, погибших при налетах фашистской авиации на город, в том числе и при оборудовании инженерных заграждений на ближайших подступах к столице?

Несмотря на многочисленные трудности, особенно крайне сжатые сроки подготовки Книги Памяти, ее издание к 50-летию Победы было завершено. Все вышедшие тома были уложены в специальный саркофаг и переданы в музей на Поклонной горе. Теперь навеки будут сохранены названные в этом уникальном издании имена 373981 человека, ушедших на войну из Москвы и убитых, пропавших без вести и умерших от ран и болезней, а также 34659 защитников Отечества, граждан не только России, но и всего бывшего Советского Союза, умерших в годы войны от ран в госпиталях Москвы и похороненных на кладбищах столицы.

Книга Памяти прочно вошла в обиход москвичей – в их дома, в библиотеки, музеи, школы столицы. Ее приобрели префектуры и советы ветеранов, чтобы вручать родственникам погибших. Делают ли это они и как – целиком на их совести. По специальному распоряжению мэра Москвы Ю.М.Лужкова 800 комплектов были бесплатно переданы различным бюджетным и общественным организациям. А тот, кто хочет иметь у себя нужный ему том, имеет возможность купить его по себестоимости – вполне доступной цене – в книжных магазинах столицы.

Труднее, конечно, если человек живет не в Москве. Еще в 1996 году в почте Центра я прочитала письмо от В.Г Левшина из Баку. Куда только ни обращался он с запросами о своем отце, призванном на фронт Таганским райвоенкоматом Москвы, с которого Вадим Георгиевич и начал свой многолетний упорный поиск. Но и оттуда, и из всевозможных военных архивов неизменно отвечали одно и то же: “Сведений не имеем”. “Может быть, в Книге Памяти Москвы есть что-то о моем отце? – с отчаянием и надеждой спрашивал автор письма. – К сожалению, в Государственной библиотеке Азербайджана это издание отсутствует, потому у меня нет возможности посмотреть его самому”. Поразительно, но есть, есть данные о Георгии Дмитриевиче Левшине, 1913 года рождения, в томе 8 на странице 139: “рядовой 460 сп 100 сд. Пропал без вести 11.10.1944”. Есть, таким образом, исходные позиции для, возможно, более эффективных поисков.

Сложную гамму чувств испытывают люди, взяв в руки Книгу Памяти: горечь утраты дорогого им человека и радость одновременно, что не забыт. Хочу надеяться, что оба моих сына, один из которых носит имя деда, передадут когда-нибудь врученные им мною первый и двенадцатый тома Книги Памяти, как эстафету, своим детям и внукам. Пусть живет долго-долго – из поколения в поколение – имя Федора Николаевича Слайковского. Его жизнь, оборванная войной в далеком уже 41-ом, продолжается в нас, его потомках.